Вернувшись от сына, Ольга Николаевна, не раздеваясь, подошла к телефону и набрала первые цифры номера, постояла немного с трубкой в руке, положила её и стала медленно снимать пальто.

Она решила успокоиться и обдумать, что и как сказать Павлу. Ещё по дороге она думала, надо ли говорить сыну об увиденном и решила, что надо, но как и в каких словах, этого она пока не знала.

Сына Ольга Николаевна любила самоотверженно, той нерастраченной любовью, какой любят своих детей рано овдовевшие женщины. Замуж она вышла ещё на втором курсе института, по большой любви и вопреки желанию отца, человека сильного и решительного, и характером Ольга Николаевна пошла в него, а не в мать, женщину невысокую, мягкосердечную, вечно кого-то опекавшую и жалевшую. Не раз Ольга Николаевна сокрушалась, что Павел не в неё и не в деда, а в бабушку. Только ростом и выдался, порой думала она вспоминая отца и своего мужа, тоже человека не слабого, все вопросы решавшего сразу и окончательно.

На Ольге Николаевне он был женат вторым браком, от первой жены у него осталась дочь. Актриса второй руки на третьих ролях, она была старше него, женщина восторженной натуры, вечно погруженная в себя и свои переживания, она раздражала Владимира своей несобранностью. Они разошлись спокойно, без обычных для Валентины театрализованных сцен с заламыванием рук и драматических или трагических, в зависимости от обстановки, декламаций, к которым Владимир за десять лет их совместной жизни так и не смог привыкнуть.

Просто как-то раз он собрал свои вещи, взял за руку дочь Таню, тихую девочку, очень походившую на него лицом, и ушёл. Валентина похоже даже не заметила их ухода, она была целиком поглощена новой ролью второго плана, что для неё было явным прогрессом, так как раньше ей давали в основном персонажей без слов и женщин из толпы, либо зверюшек на детских утренниках.

Вскоре они разошлись. Суд удовлетворил ходатайство Владимира и оставил ребёнка ему. Валентина не возражала, на прощание только поцеловав Танечку, пообещала часто навещать её и ушла из их жизни. От алиментов в пользу дочери Владимир отказался сам.

Познакомились они, когда Ольга проходила производственную практику на заводе, где работал Владимир, он был руководителем группы практикантов и сразу обратил внимание на стройную, темноволосую студентку. Они стали встречаться и к концу практики решили пожениться. Отец Ольги был против этого брака, но она настояла.

Денег молодой семье вечно не хватало, от родителей помощи ждать не приходилось, отец сразу сказал, - Решила жить своим умом, с тебя и спрос. Помогать, конечно помогали, больше мать, но если узнавал отец, то всякий раз приходилось просить, давать отчёт и выслушивать мораль. Ольга старалась просить как можно реже, да и муж был против, не любил ничьей помощи.

Поначалу жили в семейном общежитии, потом завод выделим двухкомнатную квартиру в новом доме. Ольга продолжала учиться на дневном, Владимир не допускал даже мысли, что она может бросить учёбу или перейти на вечернее или заочное отделение и хотя Ольга не раз и не два заводила этот разговор, он только отшучивался, показывал свои крепкие руки и кружил её и Таню по комнате. Когда родился Павел, стало ещё тяжелее. Владимир устроился на вторую работу, но так и не допустил, чтобы Ольга оставила институт.

Погиб он глупо, когда Павлу шёл седьмой год. По профкомовским путёвкам они все вместе должны были ехать на юг в заводской профилакторий. Ольга тогда была беременна вторым ребёнком. Им очень хотелось девочку, сестрёнку Танюше, но в отличии от первой, вторая беременность у Ольги протекала тяжелее и ей уже приходилось ложиться в больницу. Владимир хотел сдать путёвки, но потом решили, что они поедут с Таней вдвоём, а Ольга с Павликом приедет сразу, как только будет чувствовать себя лучше.

Потом был тот ночной звонок и та страшная телеграмма. Водитель автобуса, на котором группа отдыхающих ехала на экскурсию в горы, не справился с управлением и на крутом повороте автобус, сбив ограждения, упал с обрыва. Пострадали тогда многие, но погибли только трое, водитель и Таня, попросившаяся в кабину, ей очень нравилось смотреть на петляющую горную дорогу, погибли сразу, на месте аварии, Володя, по дороге в больницу. Ольгу, бывшую на пятом месяце беременности, увезли на скорой, у неё случился выкидыш.

Вернувшись, она долго не могла придти в себя, ей всё чудилось, что то Таня, то Володя её окликают и она отзывалась. По ночам они часто приходили к ней и она стала бояться ночи. Ночами она сидела у окна и смотрела на качающиеся у соседнего дома тёмные кроны деревьев. Она так и не смогла простить себя, считая, что повинна в их смерти прямо или косвенно, и это отложило отпечаток на её характер и всю дальнейшую жизнь. Но жизнь продолжалась, подходил сентябрь и Павла надо было готовить к школе.

Оставшись одна Ольга, вторично замуж так и не вышла, хотя желающих было много, женщина она была молодая и красивая, но она всё думала, а каково будет сыну с новым отцом, с отчимом. Это слово почему-то очень пугало Ольгу и она всю себя посвятила Павлу, в котором теперь сосредоточился для неё весь мир, и в котором она видела Володю. И вот теперь ей казалось, что над её ребёнком, которому она без остатка отдала свою молодость и свою любовь, нависла опасность, его обманывают или собираются обмануть, пусть даже и не желая того.

Она ведь и невесту ему присмотрела из тех, кого хорошо знала. На всех девочек в школе, где учился Павел, она смотрела, как на возможных невест для сына. Он, высокий, видный, нравился многим и ему нравились многие, но человек от природы застенчивый, он обычных для своего возраста романов не имел, но Ольга Николаевна, заметив, что ему особенно нравится Аня, девочка их параллельного класса, старалась всячески укрепить его в этом мнении. Порой она даже сама выбирала и покупала цветы, когда Павел шёл к Ане и советовала, что можно ей подарить к празднику. А однажды, это когда они уже заканчивали институт, узнав, что Анины родители уехали на курорт, тоже на несколько дней уехала в Пензу к родственникам, оставив в холодильнике пару бутылок хорошего вина. Когда она вернулась, вина в холодильнике не оказалось, как и комплекта постельного белья, которое она потом сама получила из прачечной.

Вскоре сыграли свадьбу. Родители Ани к этому времени купили себе квартиру, а прежнюю оставили молодым, где те и жили сейчас. Так неужели же она ошиблась, опять, но за то давнее, она уже понесла наказание, неужели же теперь будет наказан и её сын?

  Ольга Николаевна не зажигая света прошла в комнату, села у окна и стала смотреть, как против их дома ставят новогоднюю елку и она, ещё не наряженная, одна среди голых деревьев, тёмной пирамидой доставала почти до окон третьего этажа. Перебирая в памяти давние, не очень давние и совсем уже свежие события, Ольга Николаевна выстраивала их в ряд, как бы переворачивая страницы, вспоминала лица, слова и всё пыталась толи забыть и отмахнуться, толи вспомнить, что-то важное, один случай, который иногда приходил ей на память и который она всё время пыталась вычеркнуть из своей памяти. И всякий раз, когда он ей вспоминался, ей становилось не по себе и в тоже время, в дальнем уголке души он жил, и ей делалось сладко и жутко, как тогда…

…Институтская подруга Ольги отмечала годовщину свадьбы. Было много друзей, пили вино, слушали музыку, танцевали. Большая квартира в престижном Районе города, родители подруги работали в богатой, закрытой организации, почтовом ящике, как тогда говорили, на всё время праздника, целиком была отдана в распоряжение молодёжи, со всем множеством комнат, укромных уголков и балкончиков, которых предостаточно в квартирах довоенной, Сталинской постройки. Павлу тогда шёл третий год и Ольга отправилась одна, муж остался дома с детьми и только попросил не задерживаться уж очень долго. Она хотела отказаться от приглашения, но Владимир настоял. Оба они тогда очень уставали, а он тоже иногда встречается с друзьями и она пошла.

Было весело. Из женатиков только хозяева, ещё две пары, да она. Ольга много танцевала, танцевать она очень любила. Потом кто-то принёс гитару. Пели Высоцкого, Кукина, Визбора, других бардов. Играл парень, которого Ольга немного знала. Он пел и свои песни. Она знала, что он моложе её года на три и давно уже пишет стихи и песни, но никогда их не слышала, и когда он запел, то не сводила с него глаз. Голос его был глубокий и отдавался приятной вибрацией где-то в самой Ольгиной глубине. Через некоторое время все уже окончательно устав от веселья и песен, как-то незаметно разбрелись кто куда. Ольга вышла на балкон. На стульчике сидел тот парень и курил. Подойдя и встав рядом, она оперлась о перила и стала смотреть на реку. Был конец мая.

- А я Вас уже видел, - сказал он, встал и облокотился рядом, - Вы на свадьбе были.
- Да, была, - ответила Ольга и повернулась к нему лицом. Вы были с той эффектной блондинкой, а сейчас один. Почему?
Парень помялся, вытянул сигарету, подержал и сунул обратно в пачку.
- Курите, мне это не мешает, я привыкла. А у Вас хороший голос, ему это не повредит?
- Что Вы, наоборот придаст больше обаяния, - ответил он, но закуривать не стал.
- Ну, этого-то Вам, я думаю, не занимать.

Они стояли и разговаривали довольно, солнце уже успело опуститься за реку, становилось прохладно и Ольга, зябко передёрнув плечами, хотела вернуться в комнату. Ольгина подруга, появившись в дверном проёме и бросив на них многозначительный взгляд, опять ушла. Все гости по-прежнему были кто где. Парень снял пиджак и набросил ей на плечи. Потом он читал ей стихи, а она слушала. Ольга чувствовала, что уже давно пора уходить, но ей так этого не хотелось. Они давно ушли с балкона и сидели в одной из комнат этой обширной квартиры, сколько же там было комнат…? Четыре, пять, может больше, Ольга Николаевна не помнила.

Вернее сидел он, Ольга полулежала на тахте и слушала, а он всё читал… Где-то звучала музыка. Потом они оказались рядом и Ольга почувствовала его прикосновение. Стало вдруг так томительно сладко и сердце, гулко стукнув в груди, замерло. Она хотела что-то сказать, но почувствовала на губах его горячее дыхание и полетела в пропасть, где нет ничего и никого, только чувство восторга, смешанного со страхом и упоением, и восторгом, как молнией пронизывающим всю её, и где нет времени. Ей хотелось только одного, чтобы этот полёт длился бесконечно долго и она то уносилась в нем всё выше, то падала на самое дно, и опять взлетала… Не было ничего, только музыка и откуда-то со стороны, через музыку, она слышала его голос повторявший её имя… И только потом, не сразу, а как бы из другого мира, стали вырисовываться стены и вся эта комната в чужом доме…

…Домой она вернулась поздно. Её хотели проводить, но она отказалась.

Ольга Николаевна поднялась, прошла на кухню и поставила на плиту чайник. С сухим шумом вспыхнула голубая розочка газовой горелки и вскоре чайник запел свою уютную песенку. Но что собственно произошло такого, что могло настолько вывести её из равновесия? Только ли то, что она видела, как Аню кто-то проводил до дома? Ольга Николаевна вспомнила разговор с Зинаидой, соседкой Павла и Ани по этажу и пожалела о том, что сказала той о новой Аниной работе. Месяца полтора назад институтский товарищ Павла, помог устроить её на работу в фирму, арендовавшую помещения в том же здании, где он и сам разместил свой офис, но к себе её почему-то не взял. Аню приняли на довольно маленькую зарплату, но платить ей вдруг стали много, выдавая большие премии, а просто так денег, как известно, не платят.

Конечно она не плохой специалист, знает английский, ещё в школе отличалась способностью к языкам… В последнее время стала задерживаться, но Павла это не беспокоило, он говорил, что у Ани много работы и на недостаток внимания со стороны жены не жаловался. Ольга Николаевна знала, что Аня всегда пользовалась внимание молодых людей и в школе, и в институте, и потом, уже работая в проектной организации, которую закрыли пока она была в декретном отпуске. Характер у неё был живой и общительный, внешность привлекательная, даже с её Ольги Николаевны, женской точки зрения, а уж про мужчин и говорить не приходилось, это Ольга Николаевна и сама не раз замечала. Но разве это преступление, иметь общительный характер и пользоваться мужским вниманием?

Вообще же снохой она была довольна. Приходя к сыну она видела, что в квартире всегда прибрано, на Павле всегда чистые, глаженные рубашки и обед всегда на столе, готовила Аня, надо сказать, вкусно и с выдумкой. Внук Димка, здоровый, толстощёкий крепыш, прямо, как гриб-боровичок на полянке, всегда ухожен и обласкан. Во внуке Ольга Николаевна просто души не чаяла, видя в нём маленького Павлушу. И рада она была за сына, что он счастлив с Аней. А размолвки и неясности, они конечно же были, а в какой семье их не бывает. Ольга Николаевна старалась смотреть на них глазами сына или это он смотрел её глазами, а она только думала, что он поступает и видит по-своему?

Об одном она сожалела, что не отговорила их, когда Павел сказал, что Аня идёт работать в эту фирму. А теперь ещё и это провожатый… Может и права в чём-то Зинаида, хотя язык-то у неё без костей. И Ольга Николаевна вздохнув опять вспомнила, как та, первая заметив Аниного попутчика, сказала, - Напрасно вы устроили Аню в эту контору, в них ни одного порядочного человека нет, одни проходимцы. А услышав, что ей не плохо платят, лишь многозначительно покачала головой и рассказала о какой-то своей знакомой, которую всё до дома подвозили, а теперь она и мужа бросила, и совсем куда-то делась, - А ведь хорошая семья была.

- Анечку я давно знаю, - всё говорила она, - Хорошая девочка, только уж очень общительная и кавалеров у неё всегда много было. Вы уж последите за ней, не приведи Господи, кто обманет.
Да неужели же эти дворово-площадочные разговоры на неё так подействовали? Подобных бесед Ольга Николаевна всегда избегала, в соседские дрязги не вмешивалась и сериалов не смотрела, считая их глупыми и пошлыми, а сейчас чувствовала себя, как бы действующим лицом одного из них.

Чайник давно уже закипел и побрякивал крышкой, а она всё стояла у плиты, как бы даже не замечая этого. Да, - подумала она, - безгрешных людей не бывает, но с Павлом поговорить надо сейчас. Она понимала, что в другой раз может и не решиться, да и случая может не представиться. Ольга Николаевна ещё с минуту постояла над выключенной плитой, затем подошла к телефону и набрала номер сына.

Прошло почти полтора месяца. Ничего казалось не изменилось в жизни Аниной семьи.

Павел старался ничем не напоминать того тягостного вечера, напротив, он сделался подчёркнуто предупредительным и заботливым по отношению к Ане, но что особенно угнетало, так это его внимательно-настороженные взгляды, когда она приходила домой чуть раньше или чуть позже обычного. Какая цепочка предположений выстраивалась при этом в его голове она не знала и не хотела строить на этот счёт догадок. Впрочем это случалось довольно редко, так как работы в начале года было относительно немного и она вполне укладывалась в часы, составлявшие её рабочее время, раньше же она тоже освобождалась крайне редко.

Свекровь не доставала своими заботами, она вообще старалась встречаться с Аней как можно реже, приходила, когда Ани уже не было дома и старалась уйти до её возвращения. С работы Аня так и не уволилась, хотя чувствовала, что Павел еле сдерживается, чтобы не завести опять того разговора и только и ждёт что подходящего случая. В доме повисла неприятная атмосфера недосказанности.

Новый год и Рождество прошли довольно тускло. Аня всегда любила эти дни за их суету, ожидание сверкающей елочными огнями и снегом новогодней ночи и светлую радость ночи Рождественской. Она любила ходить в гости и принимать гостей, любила готовить праздничный стол и умела это, что признавали все. Особенно ей удавались пироги, тесто получалось сдобным, пышным, пирог так и просился в рот, как бы говоря, - Съешь меня.

То ли она знала какое-то особое петушиное слово, то ли вместе с мукой, дрожжами и всем прочим вкладывала в него кусочек своей радости. Но на этот раз не то дрожжи оказались некудышными, не то настроение. А тут ещё соседка Зинаида зашла поздравить с праздником и позвонить знакомым. Она долго говорила, несколько раз перезванивала и под конец сунулась в кухню и защебетала, сладко улыбаясь:

- А что, вы разве никуда не идёте? И к себе не приглашаете?
Аня поблагодарила за поздравление и сказала, что Димка что-то нездоров и они решили остаться дома.
- Ну и правильно, и правильно, - продолжала трещать соседка, я вот тоже никуда не иду, если хотите, то приходите ко мне, вместе посидим. Я ведь тебя ещё вот такой помню, - и она показала, какой она помнит Аню, выходило, что ещё до Аниного рождения, что было довольно странно, так как Зинаида переехала в этот дом, когда Аня была уже большой барышней.
- А ты что, тесто ставишь? - Зинаида оторвала кусочек, попробовала, почмокала, - Ну не буду мешать. Так вы приходите, если надумаете.

Когда она наконец ушла, тесто вдруг ни с того, ни с сего опало и сделалось холодным, и тяжёлым, как кусок глины. Аня села и заплакала.
Вернулся от матери Павел, радостный, с подарками, для неё, для Димки и для себя. Сказал, что встретил Олега и что тот приглашает их к себе, но Аня отказалась, Павел надулся и ушёл в комнату, но было видно, что он доволен.

На Рождество они тоже никуда не пошли, вдобавок Дима действительно заболел, простудился на горке. Накликала, - подумала Аня. Ей пришлось взять больничный и почти до конца января она просидела дома с ребёнком, а когда вышла на работу, то её место референта оказалось занятым какой-то малоопытной, зато молодой и длинноногой девицей. Павел было обрадовался, но ей почти сразу предложили должность менеджера в одном из отделов и она согласилась.

Как-то раз, уже ближе к масляным дням, когда на площадях устраивают для ребят катания на санных упряжках, Аня гуляла с ребёнком сначала в парке, потом они вышли на площадь. Уже начинало темнеть, день хоть и прибавился, но фонари кое-где уже горели. Аня хотела повернуть к дому, но Димка сразу потянул её к лошадям. Павла дома не было и она решила погулять ещё. Они встали в небольшую очередь на катание.  Лошадка, резво бегавшая по большому кругу, позванивая бубенчиками, таскала расписные саночки набитые детьми.

- Здравствуйте, - услышала Аня и оглянулась. Рядом стоял мужчина, о которых говорят, что возраста они не имеют. Конечно возраст у них есть, но выглядят они на столько, на сколько хотят выглядеть именно сейчас. Именно сейчас он выглядел лет на сорок или чуть меньше. На нем была модная куртка, вязаная шапочка, джинсы и молодёжные ботинки на толстой подошве.
- Здравствуйте, - ещё раз сказал он, - Не узнаёте?

Аня всмотревшись, узнала в нём своего декабрьского попутчика. Мужчина держал за руку девочку лет пяти.
- Нет, отчего же, узнала, здравствуйте, - ответила Аня и чтобы не стоять молча, посмотрев на девочку, спросила, - Ваша?

У девочки были огромные, тёмные глаза, Аня не поняла какого цвета и небольшой веснущатый носик.
- Нет, засмеялся он, - Брат с женой по делам пошли, а меня попросили с Катюшей пока погулять.
Со звоном подкатили саночки и они, посадив детей, остались ожидать их возвращения.
- Ваш сынок? - спросил он, - Хотя это и так видно, внешне весь в Вас.
У мужчины был приятный голос с лёгкой хрипотцой, какая бывает у много курящих людей.
- Вы позволите? - доставая сигарету спросил мужчина.

Аня только пожала плечами.
- У меня муж курит, мне всё равно.
- Вы уж меня извините, по моему у Вас тогда неприятности были из за меня, - сказал он закуривая.
- Да нет, ничего, всё в прошлом.
- А я ведь после того вечера несколько раз Вас видел, да всё не решался подойти, а тут смотрю Вы стоите в очереди и решил воспользоваться Вашей любезностью, думаю, авось не прогонят.
- Отчего же раньше не подошли?
- Боялся, - улыбнулся мужчина, - Нет, правда!
Аня засмеялась, - Боялись, по Вас не скажешь, что Вы из боязливых.
- Боюсь красивых женщин, они опасны.
- Ну, что Вы, - Аня слегка вздохнула, - Они несчастны.

- У Вас неприятности? - спросил он  внимательно взглянув на Аню и она увидела, что глаза у него такие же тёмные и большие, как и у девочки. Аня вдруг подумала, что в таких глазах можно пожалуй и утонуть.
Сделав полный круг, подкатили саночки и высыпавшая из ни ребятня побежала к поджидавшим родителям.
- Дядя Боря, дядя Боря, звонко закричала девочка, - А мы мороженое есть будем?
- Ну вот и открылся мой секрет Полишинеля, - со смехом сказал мужчина, - Ну, коли так, давайте знакомиться, меня Вам уже представили, - и он протянув руку, сказал, - Борис, - и, помедлив, - Сергеевич, но можно Боря.
- Аня, - просто ответила Аня.
- Ну, вот и познакомились, а не пойти ли нам со знакомством в кафе, как предлагает эта юная особа и не отметить ли нам его с блеском?
- Пойти, пойти, - закричала, хлопая в ладоши, юная особа.
- Я тут знаю одно очень приятное место для господ в таком юном возрасте, - заговорщически посматривая на детей сказал Борис, - Тебя как зовут? - спросил он Димку. Димка замялся и за него ответила Аня.

- Ну так как? - спросил ещё раз Борис, глядя на него, - не будешь возражать?
- Нет, - протянул Димка и подёргал Аню за рукав.
- Только не мороженое, а пирожное, - сказала Аня, - У него горло недавно болело.
Димка заметно скис, но всё равно было видно, что он рад неожиданному празднику.

В детском кафе, куда они пришли, свободных столиков было много и они устроились на уютном месте у окна. Борис заказал детям по пирожному, клубнику со сливками и шипучий напиток в красивых фужерах. Себе и Ане он взял по бокалу шампанского, ликер и просто клубнику, от пирожного Аня отказалась. Все чокнулись за знакомство.
- А Вы ведь работаете в …..? - Борис назвал организацию, где размещалась Анина фирма.
- А Вы что, следили за мной? - удивилась Аня.

- Нет, просто я часто езжу в ту сторону, что и Вы. Вы просто не смотрели в мою сторону, а я не лез Вам на глаза. И Борис рассказал, что раньше он работал там, то есть в том здании, но у него вышел конфликт с руководством. Он разрабатывал одну тему, а потом прочитал в специальном журнале, название Аня не запомнила, но поняла, что он издаётся за рубежом, статью о своей разработке, подписанную фамилиями своего начальника и одного из коллег.

Дело в общем обычное в НИИ, но Бориса это возмутило и он, забрав расчётную часть, уволился. Был скандал и тему закрыли совсем. Сейчас Борис работал в каком-то СП, примерно в том же направлении и ему приходится иногда по долгу бывать за границей. Аня узнала, что даже кабинет у него был в том же крыле, где работала сейчас и она. Вообще Борис был интересным собеседником, много знал, писал стихи, некоторые из них, на лирические темы, он тут же прочитал ей.
- Раньше, в студенчестве, - говорил Борис, - даже немного пел.

Аня смотрела на него, слушала и думала, - Что я тут делаю, в этом кафе, вместе с этим почти незнакомым человеком? Невысок, уже чуть лысоват. Здесь, без своей молодёжной куртки и шапочки, он выглядел лет на сорок пять. Она сидела и слушала, и не понимала почему она здесь, а не дома, где наверняка уже пришёл Павел. Павел! Она вдруг поняла, что только сейчас вспомнила о муже и тут перед глазами возникла свекровь, и ей стало тоскливо. Разом пропало хорошее настроение и чувство спокойствия и умиротворённости, которое было появилось у неё.

Борис, почувствовав перемену в её настроении, замолчал и глянул на часы. Было уже семь. Когда они вышли, уже окончательно стемнело. Борису с Катей надо было ехать в противоположную сторону и они распрощались.
Что-то конечно в нём есть такого, какой-то шарм что ли, обаяние особое, - думала Аня идя к дому, - Человек он безусловно интересный и своеобразный.

Код на входной двери долго не поддавался и у Ани замёрзли руки. Поднимаясь на свой этаж, она сунула руку в карман и вспомнила, что в кафе Борис положил её рукавички в свою куртку и потом не отдал ей. Случайно забыл или специально, что бы потом встретиться? - думала Аня, - Ну, жди теперь, подруга, абсолютно случайной встречи.

Павла еще не было. Аня разогрела ужин, накормила Димку, уложила его спать и стала ждать мужа. Павел сказал, что был у Олега. Она не стала допытываться. Съёв остывший ужин, он ушёл в ванну и через некоторое время она услышала, как там с шумом потекла вода. Опять наплещет, - почему-то с раздражением подумала Аня, - Наплещет и не вытрет.

Когда Павел вышел из ванной, гладко выбритый и пахнущий туалетной водой, что подарила ему мать, Аня уже лежала в постели и читала книгу, которую начала ещё на прошлой неделе, но ей не читалось. Она смотрела на страницу, перечитывала один и тот же абзац, не вникая в его смысл и мысли её были так далеко, что когда подошёл Павел, сел на край кровати и сказал что-то, она даже не поняла, что это обращаются к ней.

- Эй, ты где? - Павел помахал у неё перед носом растопыренной пятернёй.
Аня подняла глаза и посмотрела на мужа взглядом из своего далека, перед которым он всегда терялся, но на этот раз она не спешила возвращаться. Павел наклонился, хотел обнять её за плечи и поцеловать в мочку уха, как ей обычно нравилось, но ему достался затылок.

- Знаешь, - сказала она, - Я сегодня ничего не могу, ну совсем ничего. И пожалуйста, не пользуйся больше этой туалетной водой, если не хочешь, чтобы у меня от неё всё время болела голова.

Павел отодвинулся и засопел так, как сопел всегда, когда ему безосновательно, по его мнению, в чём-то отказывали.
- Давай всё-таки поговорим, - сказал он, - По моему в последнее время мы стали очень далеки друг от друга.
- Ты что, только сейчас это заметил? - спросила Аня и сама удивилась количеству иронии в своих словах. Но Павел не обратил внимания и продолжал.
- По моему нам обоим следует подумать и разобраться в себе.
- Слушай, ну что тебя всё время тянет на такие разговоры к ночи ближе?
Но того уже понесло.
- Тебе не кажется, что нам стоит немного отдохнуть друг от друга? Я мог бы на время переехать к матери или ты съезди куда-нибудь, возьми например отпуск.
Аня вздохнула и умоляюще взглянула на Павла.
- Я правда очень устала, у меня дико болит голова и я очень хочу спать. Уж если тебе так хочется, давай отложим эти объяснения до завтра.
Павел поднялся и вышел на кухню. Аня услышала, как он сел. Некоторое время было тихо, потом послышался звук наливаемой в чайник воды.

Когда Павел вернулся в спальню, Аня лежала отвернувшись лицом к стене. Он смотрел на этот холмик под одеялом, слушал её ровное дыхание и ему вдруг стало так жалко себя, её, Димку, всех, но больше всего себя. Он любил Аню, может не так, как бы ей хотелось, но любил. Он смотрел на неё, спящую, на этот затылок с завитками тёмных волос упавших на подушку, мочку уха, которую ему не дали поцеловать, на её розовую пятку высунувшуюся из-под одеяла и у него запершило в горле. Он вспомнил, как он вот так же стоял над ней, спящей, давно, ещё в первый год после свадьбы и с нежностью думал, что вот, она теперь его жена, любимая жена. И ещё он подумал, что давно не приносил ей цветов, даже весной, просто так и что скоро опять будет весна. Тогда она также спала, очень уставшая и измученная его ласками, и его любовью.

Он осторожно, чтобы не потревожить её сон, лёг с краю. Некоторое время полежал, глядя в неплотно зашторенное, тёмное окно, и незаметно для себя уснул.

Но Аня не спала ещё долго… Она лежала отвернувшись к стене, в том оцепенении, когда мысли приходят сами по себе, не спрашивая на то позволения. У неё действительно разболелась голова и она чувствовала каждую пульсацию крови в теле.
- Ведь просила же не пользоваться этим одеколоном, особенно на ночь, - с раздражением подумала она. От этой мысли болезненная пульсация ещё больше усилилась. Аня повернулась и уставилась в затылок спящему Павлу.

- Вот, намазался этой дрянью и спит себе спокойненько.
Павел всегда засыпал очень быстро, а после ласк вообще мгновенно и Аню это всегда раздражало. Ну неужели так уж тяжело пошептаться с ней в темноте, не важно о чём, о чём угодно, ну не засыпать сразу, как свет выключил. Аня подумала, что не оттолкни она мужа, дай ему возможность прибегнуть к обычному способу разрешения конфликтов, быть может и она бы сейчас спала, как сурок, а всё раздражение и недосказанность, как уже бывало, были бы загнаны в дальний угол, до следующего раза.

Кукушка на кухне, звякнув проскочившей несколько звеньев цепью, прокуковала два раза и Ане почудилось, что это рвётся связь между ней и Павлом, который совсем близко, рядом, только руку протяни, но протягивать не хотелось.
- Что это он  такое он сказал? Устали, пожить отдельно, отдохнуть…? Кто от кого, интересно больше устал…?

Аня вдруг почувствовала такую смертельную усталость и тоску, буквально от всего, такую душевную тяжесть, а это её спокойное существование и равновесие, показалось ей, не смотря на кажущуюся гладкость и надёжность, такой по сути зыбкой поверхностью под которой нет никакой опоры, что ей стало жутко.

- Может он и прав, им действительно надо пожить отдельно и отдохнуть какое-то время. Похоже, что на этот раз это действительно его собственные мысли. Ну коли так, то пусть оно так и будет. Пусть идёт к своей матери, или куда сочтёт нужным или она с Дмитрием временно переедет к родителям. По крайней мере отправит к ним ребёнка, это уж обязательно, а там видно будет. Впрочем, ночь плохой советчик, особенно такая, ничего кроме раздражения не подсказывающая.

Часы на кухне кукнули ещё один раз.
- Господи, уснуть бы…, - Аня стала считать баранов, - Один баран белый, другой баран серый, третий баран зелёный… Почему зелёный…? Нет, чёрный…, просто тёмный… Потом вместо баранов появились тёмные глаза. Аня почувствовала, как кружась по спирали проваливается, тонет в их внимательной глубине, а все предыдущие мысли стали казаться ей не такими уж и важными…
- …Ладно, послушаем, что он завтра скажет…, не скажет…
Глаза становились всё больше, а взгляд их глубже. Кукушка зашипела и кукнула ещё три раза, но этого Аня уже не слышала, она спала…

Борис уже давно заметил Аню. Ещё осенью он обратил внимание на невысокую, стройную девушку, всегда в одно и тоже время стоявшую на автобусной остановке. Он стал так подгадывать свои поездки, чтобы они максимально совпадали с её появлением.

  Он даже как-то изменил свой маршрут и терпел неудобства в переполненном автобусе. Вообще у Бориса была машина, но он обычно зимой не ездил и, как только ложился настоящий снег, ставил её в гараж до весны. А в тот год умышленно отказался от личного транспорта ещё до снега. Ему доставляло удовольствие видеть эту девушку и по возможности не один раз в день. Жил он в районе новостроек, в довольно обширной квартире вместе с отцом, не старым ещё человеком, а в Анином районе у него была маленькая, однокомнатная квартирка, доставшаяся ему от бабушки. Там Борис не жил и держал её в качестве временного убежища для себя и своих друзей, в случае острой надобности, а такие надобности периодически возникали, так как ни он, ни его друзья, аскетами небыли.

Квартирку эту Борис очень любил и за её расположение, и как память о бабушке Анастасии, о которой он вспоминал тем чаще, чем старше становился сам. Ничем таким особенным бабушка Анастасия не отличалась, разве что умела гадать на каких-то непонятных картах со странными картинками, позже Борис узнал, что это карты TARO, и очень часто её предсказания сбывались. В детстве Борису нравилось их рассматривать. Ему в руки бабушка карты не давала, показывала сама и говорила, что они помогают ей узнать о человеке, что у него было, что будет и ещё много такого, что маленький Боря тогда не понял. Когда бабушка Анастасия умерла и её квартира, со всем, что в ней было, досталась Борису, тогда ещё студенту, он долго искал эти необычные карты, но они как сквозь землю провалились. Бабушка ими очень дорожила и отдать их никому не могла, тем не менее этих замечательных карт нигде не было.

Ещё у бабушки был большой хрустальный шар в котором, если поставить за ним горящую свечу, были видны колеблющиеся и как бы расходящиеся кругами и мерцающие, как звёздочки, блёстки. Шар этот и теперь стоял на большом, старинном письменном столе, за которым работал ещё дед Бориса, бывший корректором в местном издательстве. Бабушка рассказывала, что познакомилась она со своим будущим мужем при весьма примечательных обстоятельствах…

… Как-то раз в сочельник, гадала бабушка Анастасия, тогда просто молоденькая девушка Настя, на зеркалах. Гадала, как учила ещё старая её бабка, на суженого. Поставила два зеркала, одно напротив другого, а между ними зажжённую свечу и вглядываясь в образованный бесчисленными отражениями коридор, со множеством свечей, бормотала, - Суженый, ряженый - появись, суженый, ряженый - объявись…

  Бормотала она, бормотала, как вдруг то ли на самом деле, то ли уже от усталости в глазах рябить начало, а только показалось ей, как в туманной глубине зеркал образовалась лестница с ковром и ковёр тот притянут к ступеням прутьями с золочёными шишечками на концах. И видит онемевшая от страха Настенька, как спускаются по лестнице сапоги, до блеска начищенные и на левую ногу чуть прихрамывают, а из левого голенища совсем чуть-чуть выглядывает ушко сапожное. Не дышит от страха Настенька. И вот уже и штаны в мелкий рубчик видны, в сапоги заправленные и пиджак появился, рука в пиджачном кармане, вот-вот лицо покажется… Как взвизгнет Настенька, как закричит, - Ой мамочки!!! - и вон из комнаты, на двор, да к подружке…

… Прошло почти два года. Уже семнадцать лет девице Анастасии и пошла она под новый год в Народный дом, елок тогда не ставили, считали пережитком, но наступление нового года отмечали. Входит она в вестибюль и видит лестницу с ковром, а ковер к ступеням прутьями притянут и как бы золочёные шишечки у них на концах. Вспомнила Настя давнишнее своё гадание и не по себе ей сделалось. Как вдруг видит, спускается по лестнице парень молодой в сапогах начищенных, так и сверкают сапоги, и глазом весёлым на Настю смотрит. Подходит ближе, на левую ногу чуть прихрамывает и Настю спрашивает:

- Что, красавица, смотришь, глаз не сводишь, иль понравился? Да, что с тобой, побледнела вся? Не больна ли?
А Настя и впрямь побледнела и слова сказать не может. Глянула, а из левого голенища, совсем чуть-чуть, ушко сапожное выглядывает и осела Настенька парню на руки… А через неделю они в ЗАГСе записались.

А иногда Борис брал её хрустальный, ставил свечу, как она показывала, подолгу всматривался и ему начинало казаться, что это не тени плавают в глубине, а огромные и тёмные, почти как у него, бабушкины глаза пристально вглядываются в него и о чём-то спрашивают. О чём, Борис не знал и такими вопросами задаваться не хотел. Нрава он был лёгкого и свободного, имел романтически-филосовский взгляд на многие вещи, постоянных обязательств ни перед кем иметь не любил. Периодически в его жизни появлялись женщины и также периодически и внезапно исчезали. Когда-то он был женат, но с женой расстался, она не смогла привыкнуть к его вольной жизни. Расстались они спокойно, по обоюдному согласию, так как детей у них не было, а заводить их ни у него, ни у неё желания не возникало. Так он и жил, не ловеласничал, но и от жизненных утех и радостей не отказывался, когда появлялся такой случай. Одну только женщину он крепко запомнил, но это было давно, ещё в студенчестве.

Одним словом заметив Аню, Борис не лез ей на глаза. Он выжидал, по опыту зная, что самое важное не переторопить, тогда рано или поздно плод сам свалится в руки, подставляй не ленись. И случай кажется представился. Тогда, идя с Аней к её дому, Борис изучал обстановку, короче вставал на охотничью тропу, но случай у подъезда немного остудил его пыл, Борис понял, что это или строгая мать, либо свекровь и решил понаблюдать, и потом либо продолжать, либо отступить, как сложится.

Он несколько раз видел Аню с мужем и потому, как они шли, сумел сделать вывод, что у них нет той целостности, которая буквально впечатана в действительно единые семьи. Каждый из них был сам по себе, свой собственный и даже ребёнок, идущий между ними, не служил им связкой, а был как бы чёрточкой между отдельными величинами. А коли так, то почему бы не подставить руки, раз плод еле держится. Не расшатывать, не трясти, а просто руки подставить. В этом нет ни подлости, ни злого умысла, как получится, так и будет. И к Павлу он присматривался и понял, что этот молодой и видный мужчина, по сути ему не конкурент, нет в нём той мужественности, что так привлекает женщин, одна большая оболочка, наполненная не известно чем.

Сам Борис красавцем и героем-любовником не был. Просто средних лет, моложавый и чего греха таить, иногда молодящийся мужчина. В чертах его лица, крупных, но не топорных, было что-то от римских квиритов, свободных римских граждан, сходство довершала недлинная стрижка и слегка волнистые волосы. Борис знал об этом и временами воображал себя подобным Гумилёвскому конквистадору «покрытому панцирем железным» или Римскому легионеру, идущему в тяжёлой когорте на встречу полчищу варваров, ради воинской славы и любви патрицианок или, на крайний случай, красавиц из народа.

Однако, по натуре своей, воителем он не был, скорее романтиком, что чувствовалось буквально во всём и в одежде, и в манере общения и, прежде всего, в обстановке его запасной, холостяцкой квартиры. Этот романтизм его, больше всего и подкупал женщин. Обещаний же Борис никому, никаких не давал, да их от него и не требовали. Просто он был таким, какой есть, в своём естественном образе и этого было достаточно. Друзья любили его за ту же естественность и простоту общения, знакомые и не очень знакомые женщины, за открытость, ненавязчивость и лёгкость характера, довольно редкое сочетание у мужчин подобного склада и ещё бог знает за какие качества, известные, впрочем, только им одним.

И всё-таки к Ане у Бориса возник интерес более платонический. Он видел, что она значительно моложе его, лет на пятнадцать всяко. Он чувствовал к ней скорее нежность, чувство покровительства и в общем-то заводить с ней роман не собирался, а там как получится. И тем не менее его тянуло к ней с каждым разом всё сильнее и он видел, что и она тянется к нему, но что-то его останавливало, то ли её незащищённость, то ли иные причины более скрытого характера.

После того разговора в кафе, вернее Аниной исповеди, Борис решил для себя, что видимо зашёл слишком далеко и не туда, раз послужил камнем от которого пошли такие круги. Он видел её замешательство и решил, что видеться ему с ней больше не следует. И всё-таки он решился на анонимный, прощальный жест.

Через несколько дней после их встречи, Борис увидел в газетном киоске небольшую, двойную открытку, где на лицевой стороне были вытеснены серебристые ландыши и подпись - «Ландыши для любимых», а на развороте довольно банальный стишок:
- Ландыша, белый цветок
  Я уроню на порог,
  Чтобы любимый взгляд,
  Майский наполнил сад.

Не долго думая, Борис купил открытку и, подколов несколько веточек тех самых ландышей, воткнул её в дверную ручку Аниной квартиры, где она живёт, он к тому времени уже узнал.

Вечером, вернувшись домой, Аня увидела на пороге открытку, рядом лежали веточки цветов. Вероятно, кто-то уже поинтересовался содержанием, скорее всего Зинаида, которой до всего было дело. Пока Аня стояла у двери, эта самая Зинаида выглянула на площадку и пропела:
- А Паша-то почти каждый день приходит. Постоит, постоит и уйдёт…

Аня зыркнула на Зинаиду и та мигом захлопнула дверь. Эта открытка всё и решила. Дима по отцу скучал, сейчас он немного приболел и был у Аниных родителей. Он почти каждый день спрашивал, когда папа за ним придёт. Аня и сама понимала, что Павел, какой он ни есть, любит сына и её любит. Эта открытка была вполне в его духе. Дура я, дура в двойне, - думала Аня. - Первый раз дура, когда фактически Павла выставила, а теперь, когда второй раз под свекровь полезу. Но Борис её пугал. Человек он конечно интересный, но Аня боялась омутов его тёмных, внимательных глаз. Уж очень глубоко они видели, она боялась потеряться в них и утонуть. Влекло её к Борису, но опоры она не чувствовала, хотела его видеть, но защиты в нем она не чувствовала. И Аня позвонила Ольге Николаевне. Она долго думала, что бы ей такого сказать, если ответит свекровь, но говорить ничего не потребовалось. Трубку взял Павел.

Прошло полгода. Хлюпавшую под ногами почти до самого декабря грязь, наконец подморозило и она застыла на тротуарах ребристой коркой похожей на старую стиральную доску, но снега ещё не было, а когда он выпадал, его сдувало резкими порывами ветра к стенам домов и дорожным бордюрам, где он скапливался совсем не зимними, сероватыми кучками.

Это предзимье стояло весь ноябрь и только к середине декабря, лёг настоящий, зимний снег. Его собирали и свозили на площади, где артели мастеров уже начали лепить из него разнообразные фигуры для новогоднего оформления мест предстоящих праздничных гуляний. Снега было не очень много, на горы и ледянки его явно не хватало, и вместо них устанавливались металлические сооружения, ржавевшие весь год на задворках городских скверов, но сейчас они стояли обновлённые, сверкающие свежеразрисованными боками. Люди вновь понесли ёлки. В игрушечных отделах больших магазинов, полки украсились грудами разноцветных шаров всех размеров, клоунов, зайцев, прочего зверья и иного, активно раскупавшегося, звонкого и хрупкого товара.

Павел купил небольшую, пышную ёлку, она дожидалась своего часа на балконе у Аниных родителей, а сейчас распространяя густой аромат хвои, стояла в углу комнаты, где Димка с отцом уже час наряжали её к празднику, прилаживая на ветках разноцветные шары, забавных зверюшек и гирлянды лампочек. В доме ждали гостей. На столе уже высились горки разнокалиберных тарелок и блюдец, лежали вилки, ножи, а хрустальные фужеры, бокалы и водочные рюмки, гордо выстроились в ожидании того момента, когда их наполнят сообразно их назначения.

Колдуя на кухне над своим фирменным, воздушным тестом, Аня слышала, что Димка, а может и Павел, уже успели грохнуть на пол несколько игрушек, но уж не без этого. Вымешивая тесто, Аня нахваливала его и приговаривала, - Ах ты моё пышное, ах ты моё славное. И оно действительно выходило на славу. Когда в передней раздался звонок, она с тоской подумала, что это наверное опять Зинаида, - Опять она мне тесто угробит, хорошо, что хоть уже подходить поставила.
- Я открою, - крикнул Димка и побежал к двери.  - Бабушка приехала, - услышала Аня через мгновение.

Тесто уже было готово и стояло, расстаиваясь в тепле. Аня наскоро вытерла руки и выглянула из кухни. В дверях, обнимая внука, стояла Ольга Николаевна, а на площадке за дверью, кто-то громко топал, отряхивая снег.
- Ну здравствуйте мои дорогие, - вид у Ольги Николаевны был довольный, она отпустила Димку и холодными с улицы губами поцеловала Аню в обе щеки.
Из комнаты, с мотком мишуры в руках, вышел Павел и удивлённо посмотрел на мать. Вид его рассмешил Ольгу Николаевну.
- Ну, что смотришь, не ожидали? Прямо, как картина Репина! - она крепко обняла и поцеловала сына.
- Да как же хорошо, что ты приехала, - Павел бросил моток мишуры, который всё ещё держал в руках, - За полгода только одно письмо! Ты, что мать?
- А я не одна, вот вам сюрприз, разрешите представить, тот о ком я вам писала… Ну что ты там всё топчешься? - крикнула она в дверь.

Сюрприз действительно вышел на славу. Аня обомлела, на пороге стоял Борис. Он смотрел то на Аню, то на Ольгу Николаевну, то на Павла.
- Вот познакомьтесь, это Борис, - Ольга Николаевна подтолкнула его вперёд, а он собственно и сам уже шагнул и крепко пожал руку Павлу. Тот широко улыбнувшись, так же крепко ответил на рукопожатие. Борис обернулся к Ане.
- Ну, вы насколько мне известно, некоторым образом знакомы, - Павел недоумённо глянул на мать, а она, взяв его под руку, увела в комнату, - Пойдем ёлку наряжать, Димка - вперёд!
- Ой, моё тесто, - вскрикнул Аня, - Вы уж извините, мне пирогами надо заниматься.
- Ну, не буду мешать, уж очень пирогов хочется, - и Борис отправился вслед за Павлом и его матерью.

Аня ушла в кухню и некоторое время стояла, не зная, что ей делать, то ли заняться пирогами, то ли убежать, куда глаза глядят. Вот уж действительно кого она не ожидала увидеть у себя дома ни со свекровью, ни отдельно, а уж вместе с ней в особенности. Сюрприз, так сюрприз…

Пирог уже начал пахнуть, когда стали сходиться гости. Неловкость, возникшая в первые минуты встречи, растаяла. Борис вообще был мастер выходить из неловких положений. Он просто вёл себя так, как обычно и окружающие принимали его манеру поведения. Гостей было не много, несколько пар, но их присутствие окончательно сгладило шероховатости общения.  Борис старался во всю, смеялся, рассказывал забавные байки, одним словом, вскоре стал душой компании, что было для него делом естественным и обычным.

Аня смотрела на него и ей вдруг стало очень спокойно, хорошо и весело. Чувство недосказанности пропало, она смотрела на него и Ольгу Николаевну и думала, как, где они могли встретиться и почему вдруг оказались здесь вместе? Поистине этот человек состоит из одних загадок. Но всё же она старалась по возможности не встречаться с ним взглядом, а он, как бы чувствуя это, лишь изредка бросал взгляд в её сторону, по долг не задерживая его. По нескольким, сказанным вскользь фразам, Аня поняла, что Борис посвятил Ольгу Николаевну почти во всё, но только почти, кое-что но ей всё же не сказал. То, что он появился со свекровью, её одновременно и успокоило и взволновало, ведь он теперь некоторым образом, как бы и не чужой.

Проводили старый год, встретили новый. Димка окончательно сомлел и его наконец удалось отправить спать. Пока Аня укладывала его в постель, из большой комнаты прозвучало несколько тостов за лучших женщин на свете, присутствующие их дружно поддержали. Всем было хорошо и весело. Стали просить Бориса спеть, но он отказался, сказал, что не в голосе и взамен рассказал серию анекдотов, очень приличных, что называется дамских, чем очень развеселил присутствующих женщин.

Позже, с лестничной площадки, куда вышли мужчины покурить, раздался взрыв хохота, видимо он там рассказал что-то не для дамских ушей. Потом опять сидели за столом, нахваливали Анины пироги и салаты, отведали крепчайшей водки, привезённой Борисом. Верхний свет выключили и танцевали освещённые лишь ёлочными гирляндами,   отчего   женщины   выглядели   необыкновенно   привлекательными   и  желанными. Аня удивилась, насколько Ольга Николаевна не напоминает ей той нудной женщины, какую она привыкла видеть.

Когда часам к трём за окнами раздались громкие хлопки петард и поздравления, всем захотелось, по заведённой традиции, продолжить праздник на улице. Гости потянулись одеваться, но Ольга Николаева сказала, что её ноги не держат и она лучше просто отдохнёт. Павел тоже решил остаться, Аню он просто заставил пойти пройтись, она и так целый день провела на кухне, а разобраться с остатками пира он и сам может, чтобы к её возвращению всё было более менее прибрано, да и мать может помочь.
- Ну нет, - заняла категоричную позицию Ольга Николаевна, - я лучше пойду, прилягу.

Аня заупрямилась и было собралась заняться посудой, но её буквально силком одели и выпроводили за дверь.
- Да неужели ты думаешь, что я лежать буду, конечно же помогу, - и Ольга Николаевна нацепила фартук.

Когда они вышли на улицу, там было уже полно гуляющих. Компания гостей, как-то незаметно ушла вперёд и Аня с Борисом остались одни. Он взял её под руку и они не спеша пошли  в сторону площади, откуда раздавалась музыка, весёлые выкрики, с шипением взлетали ракеты. Аня шла молча, подталкивая носком сапога подвернувшуюся льдинку, Борис тоже молчал. Потом он спросил:
- Вы сильно удивились, увидев меня?

Аня неопределённо пожала плечами, конечно же она удивилась, но от Бориса можно было ожидать вообще чего угодно.
- Я ведь давно, ещё в молодости знал Вашу маму, вернее знал её, а не то, что Вы стали членом её семьи. А Ольга замечательный человек, можете мне поверить. Вы не представляете, насколько она замечательный человек и прекрасная женщина.

И он стал рассказывать ей, насколько Ольга Николаевна хорошая женщина, но Ане почему-то казалось, что Борис говорил ей всё это, только чтобы не идти молча, а сказать ему хотелось совсем другое. Они завернули за угол и оказались на участке перед площадью, где никого не было. Они были заслонены с одной стороны углом дома, а с другой, торговыми палатками и автобусами, ожидающими гуляющих, разъезжавшихся к утру.

Борис вдруг повернул её к себе. Аня не смотрела на него, но чувствовала на себе его пристальный взгляд. Борис нежно коснулся тёплыми, мягкими губами её полуприкрытых век. Аня ощутила волнующее чувство в груди, вся подалась ему навстречу и он вдруг впился в её губы таким острым и продолжительным поцелуем, что у неё перехватило дыхание и перед закрытыми глазами поплыла вязь таких фантастических расцветок, какие на земле вряд ли встречаются. Анины руки сами собой обняли его за шею, она плыла, растворяясь в этом бесконечном поцелуе.

Когда они оторвались друг от друга, она еле слышно выдохнула:
- Уезжайте, уезжайте Борис… Сергеевич, уезжайте. Если только Вы меня любите, уезжайте, пожалейте меня… Я…, я так больше не могу… Прошу Вас…, если любите…

И она заплакала, беззвучно, уткнувшись лицом в его шарф и воротник… Он вытер ей глаза и нос своим платком, как маленькой девочке:
- Пойдёмте к людям, пойдёмте пить шампанское с апельсинами.

На площади во всю шумел праздник. Сразу с нескольких подмостков, куча Дедов Морозов и толпа Снегурочек, перекрикивая друг друга, поздравляли народ с Новым годом. Борис велел ей стоять на месте, на пару минут исчез в толпе и появился с откупоренной бутылкой шампанского, двумя пластиковыми стаканчиками, апельсином и конфетами, рассованными по карманам. Они чокнулись, выпили и закусили апельсиновыми дольками. Ей стало хорошо и весело, но к этому примешивалась частичка грусти, она понимала, что всё это и эта ночь, и веселье праздника, скоро кончатся, но думать об этом ей сейчас не хотелось. Потом они катались с гор, пили ещё шампанское и вокруг них шумела праздничная площадь.

Под утро повалил густой снег, какой и положен на Новый год. Ветра не было и крупные хлопья снега, как большие куски ваты, тихо и почти отвесно падали на землю, покрывая её сплошным ковром. На Аниной шапке постоянно собиралась целая горка пушистых снежинок и, если Борис не успевал вовремя стряхнуть её, то она рассыпалась белым пухом по плечам и попадала ей за ворот. Борис тоже весь был облеплен молодым снежком, Аня смеялась и нозывала его Дедом Морозом.

Когда они вернулись, было уже часов пять утра. Ольга Николаевна и Павел, сидели на кухне и пили чай с тортом из любимых Аниных кобальтовых чашек.
- Ну вы загулялись, - сказала Ольга Николаевна, поднимаясь им навстречу, - мы уже и не знали, спать ли нам ложиться или идти вас искать. Как погуляли?
- Чудесно, просто великолепно, - за обоих ответил Борис. - Напрасно вы не пошли, посуда, она каждый день, а Новый год нет.
- А народу на улице, толпы, только сейчас стали расходиться, - Аня выглянула в окно, - смотрите, какой снег пошёл.
- И ещё мы с гор катались! - Борис в это время стряхивал снег со своей и Аниной шапки и последние его слова прозвучали из-за двери.

- Ну для таких забав я немного старовата, не в пример тебе, - Ольга Николаевна поставила чашки и с иронией посмотрела на входящего Бориса.
- Кто, ты? Ну этого я бы не сказал. Под таким снежком все молодеют.
- Ну ладно, пора собираться, - она прошла в переднюю и стала натягивать сапоги.
- Да уж, мы пойдём, у меня ведь тут квартира не далеко, - Борис подал ей пальто. - Мы вообще-то не надолго приехали, дней на пять, но думаю, что уложусь с делами и раньше. Ну, увидимся, завтра - после завтра, не обещаю, а перед отъездом зайдём.
Ольга Николаевна поцеловал Павла и Аню. Борис немного задержался. На пожатие Аня не ответила и только умоляюще взглянула на него.

Через несколько дней они уезжали. Стоявшая всё это время довольно мягкая погода, вдруг резко сменилась жёстким, январским морозцем. Снег при ходьбе скрипел, как крахмал, а нос и уши здорово пощипывал, особенно по утрам. Не плотно закрытое кухонное окно, обмёрзло диковинными узорами, в которых Аня различала цветы, листья фантастических растений и тоненькие веточки, похожие на соцветия ландышей.

Аня на вокзал не поехала, провожать отправился Павел. В обмёрзшее окно она не могла видеть, как они вышли из подъезда и прошли через двор, но почему-то знала, что под аркой Борис обернулся и посмотрел в сторону дома. В глазах у неё защипало, она приоткрыла одну створку и стала водить пальцем по морозным узорам, цветам, листьям, веточкам, похожим на ландыши. Губы её вдруг стали горячими и влажными, как будто на них всё ещё горел их первый и единственный поцелуй. А на стекле всё цвели морозные ландыши, ландыши для любимых.
Околдую тебя, закружу.
На удачу себе ль, на беду,
Где бы ты ни была, я приду,
Словом, взглядом ли, заворожу.
.
Прикоснувшись пожатием нежным,
Пряных губ твоих выпью вино...
Вызревало и крепло оно,
Ликом скрытое холодноснежным.
.
Расстелю я мечты-недотроги
Златотканым, волшебным ковром.
Звёздно-искристым, бархатным сном
Я войду в твою жизнь невзначай,
Ненароком и будто случайно.
И останусь в душе твоей...
Тайно...

© Сергей Власов 2