Но наедине с собой, чувствуя неловкость за то, что пришлось впутать Александра Сергеевича и Федора Михайловича в свои личные проблемы, я понимаю, что главные учителя, конечно, самые неожиданные люди, события и ситуации в нашей жизни: мимолетная картинка, прохожий и даже твой обидчик или тот, кто поступил с тобой, по твоему мнению, несправедливо, может стать твоим главным учителем, а вовсе не тот, на кого такие надежды возлагались.

Наверное, как любому человеку, мне, когда я задумываюсь о событиях собственной жизни и пытаюсь их как-то систематизировать, свойственно что-то упускать или искажать, но, думая о своем прошлом и своей внутренней кропотливой работе над собой, я точно знаю, что йога изменила мою жизнь.

Йога вошла в мою жизнь случайным прохожим — и осталась навсегда. Первые года два я ходила исключительно из-за эффекта освобожденной от тяжести спины и растянутых конечностей. И только потом стала понимать, почему православные священники выступают против йоги (правильно, кстати, исходя из своей системы ценностей делают): йога заманивает невероятным физическим эффектом легкости, освобожденности и покоя, а потом открывает тебе главное — свой взгляд на мир, на бытие, на природу человека. Удивительно, но самые глубокие познания о себе самой и о вопросах бытия были по-на­стоящему поняты мною именно через йогу, а не из книг, хотя философией я увлекалась со школы. Благодаря йоге мне были явлены банальные, но такие сложные — не для произнесения вслух, а для «чувствования» — вещи.

Самое главное, пожалуй, — осознание того, что по-настоящему счастье тебе приносит не постоянная рябь мыслей, наполняющих твое сознание, твои вечные «хочу», «нужно», «можно», а именно выключение этой машинки. Твои амбиции, желания, постоянное обдумывание проблем, кажущихся тебе предельно важными, создают вечный круг несчас­тья: эти мысли наращивают внутреннее беспокойство, потом лопаются, как мыльный пузырь, в твоей голове, но на их месте мгновенно возникают новые заботы и хлопоты — и за этим бесконечным и бессмысленным процессом проходит жизнь, и ужас нелепости всего этого раскрывается только перед смертью, да и то не всегда. Умение заглушить собственный вечно работающий жадный двигатель желаний — этому учит меня йога. И в редкие моменты глубокой медитации к тебе, как подарок, приходит простое и ясное понимание того, что человек ищет простой гармонии с миром, единения с собой и желания любви. Такие простые слова — и так мало они весят без внутренней проработки.

Второе важное открытие: как же сопротивляется наш разум, когда мы хотим пройти вглубь себя самих, как изо всех сил старается он нас остановить! Как только ты идешь глубоко в ту или иную асану — вдруг с удивлением начинаешь замечать, с каким постоянством твой мозг старается любым способом не пустить тебя глубже, не дать тебе пересилить страдание от растянутых мышц. Сразу и коврик неудобный, и цепочка на шее мешает, и почесаться срочно нужно.

Через несколько лет занятий ты вдруг явственно видишь, что это и есть главный твой враг — мозг, борющийся за то, чтобы вырвать тебя из глубокого состояния, в которое ты можешь войти, только преодолев раздирающую тело боль, через состояние, когда ты больше не можешь терпеть эту боль, и сознание изо всех сил вырывает тебя из твоей асаны. И если ты выдерживаешь эту борьбу — что получается далеко не всегда, — ты вдруг перестаешь чувствовать боль, тело смиряется, сознание тоже, и ты попадаешь в минуты блаженства полного принятия.

И вдруг понимаешь, что только принятие абсолютно всего и есть главное оружие, главная сила этого мира. В этом состоянии принятия ничто не может тебя сокрушить или разрушить. В этом состоянии принятия разрушение в принципе невозможно, потому как нечего разрушать. Есть только твой дух. Он бессмертен, и в эти редкие секунды ему совершенно все равно, где быть и в какой форме: он вечен и спокоен и не соединен с твоей личностью, которая в отличие от него, конечно, смертна и, до ужаса боясь умереть, заставляет твой дух через сцепку разума думать, что он и личность — единое целое. А это совсем не так. Не так не потому, что об этом написаны сотни священных книг, а потому, что ты можешь физически это ощутить, просто выполняя последовательность сложных и странных со стороны телодвижений.

Третье открытие: твоя человеческая сущность везде проявляется одинаково. И ты так же будешь выполнять «собаку головой вверх» или позу верблюда, как и жить, работать или любить ближних. И вопрос не в красоте или профессиональности исполнения, а в характере. Все твои качества проявляются здесь, на маленьком коврике, так явственно, и ты, становясь наблюдателем себя самого, получаешь невероятный урок. Те же отговорки, те же страхи, те же амбиции — все будет видно на коврике в каждом движении. Не говоря о том, что в книгах о практике йоги с удивительной точностью описано, какие асаны отвечают за какие аспекты жизни: человеку, который боится будущего, будут тяжело даваться прогибы назад, человек, не умеющий отпустить прошлое, будет не любить наклоны вперед, а есть еще и исследования по поводу целых народов. И я лично имела возможность убедиться в том, что они правдивы, занимаясь с Дэвидом, основателем школы джавамукти в Нью-Йорке.

Удивительно, но даже начинающая группа в Америке почти сразу делает стойку на голове (ширшасану), а в России я занимаюсь в очень продвинутом классе, и именно эта асана дается мало кому. Считается, что перевернутые позы, с точкой опоры на голову, отвечают за связь человека (или в данном случае народа) с божественным.

И, наверное, самое главное: именно благодаря йоге я стала понимать, что такое ад. Ад — это заточение в форму. Все божественное не имеет формы, находится на духовном уровне, в чувственном восприятии. Стареющее тело человека, обреченное на смерть, — наш персональный ад. Желание любому явлению сразу дать обозначение — это тоже наш разум, воспроизводящий ад. Это хорошо, а это плохо — мы сразу с ходу даем всему оценки, и именно это свойство нашего сознания обрекает нас на вечные мучения: мы вначале решили, что есть хорошая погода и плохая, а потом начали страдать из-за плохой, вместо того чтобы принимать абсолютно все как есть в этом мире — и добро, и зло, и дождь, и солнце, и то, что доставляет удовольствие, и то, что доставляет боль.

Если бы только человек научился безоценочному мышлению, ад сразу бы перестал существовать, так как страдать было бы больше не из-за чего, проживая и принимая каждый момент жизни.
Я думаю, йога — всего лишь один из путей постижения не на словах, а через ощущения тела всех этих вещей. Путей этих много, и, кстати, большой спорт, я думаю, один из них. Я не знаю, что чувствовал Сенна, разгоняя свой болид, но почему-то мне хочется думать, что он поймал ощущение полного покоя за рябью страха и страдания. Я не знаю, что чувствуют наши лыжницы, ставя рекорды, но думаю, что за мучительной рябью в глазах и невыразимой усталостью человеческого тела, работающего на грани человеческих возможностей, тоже есть точка абсолютной тишины и взгляда только внутрь себя. В конце концов, медали, стадионы, чиновники и сама Олимпиада — это все форма, тренажер-симулятор для нашего сознания, а все самое интересное происходит, только когда мы находим силы посмотреть вовнутрь самих себя.
А я ведь и не думала, когда садилась писать этот текст, подвести не заснувшего еще читателя к мысли о том, что Олимпиада — это ад. Просто как-то само получилось

Не получив ответа, усы растворились в плотной толпе, окружившей гостей украинской столицы перед массивными ампирными дверьми, прегражденными декоративным турникетом. Под табличкой, сообщавшей, что здание принадлежит Киевской городской администрации (КМДА), черной краской по граниту было написано: «Штаб революції».

КМДА

Источники сообщают, что 1 декабря 2013 года в это здание ворвалась группа вооруженных членов группировки «Правый сектор» во главе с бывшей активисткой УНА-УНСО Татьяной Чорновил. Очевидцы же говорят, что в этот момент на Крещатике одновременно стоял миллион человек и кто именно захватил «будынок» – непонятно. Так или иначе, вот уже семьдесят дней мэрия Киева была одним из центров сопротивления.

Навстречу Собчак с Красовским вышел улыбающийся парень лет двадцати пяти.

– Евгений Карась, комендант. Будемо спілкуватися українською?

– Ой, можна российскою, – с западенским акцентом захныкал выросший в Ровенской области Красовский, – а то дівчинка у нас не вчена, нічого не зрозуміє.

– А, ну без проблем.

Прикусив губу, Собчак искоса поглядывала на окруживших коменданта парней. В них не было ничего отвечавшего ее представлениям о революции: ни лент, ни воздушных шариков. Только штыки на поясе, спецназовские берцы и рации, по которым они перебрасывались непонятными цифрами: «Второй, второй, я пятерка, восьмого видишь?»

Фото: Владимир Шуваев
– Ребята, а вы откуда вообще? – наконец решилась Собчак растопить лед.

– Львовский ЧОП, – последовал краткий ответ.

Пройдя мимо караула, москали очутились в мраморном вестибюле. Стены, колонны, двери были исписаны какими-то лозунгами, под лестницей сидел студенческого вида юноша с гитарой.

– Принимает продукты, – с пановатой гордостью сообщил комендант Карась. – Пойдемте наверх.

На втором этаже, в огромном колонном зале, где еще недавно проходили заседания горсовета, столпилась сотня человек. Пара десятков сгруппировалась где-то у сцены, еще человек тридцать стояли в очередях к сидевшим за столами молодым людям. Оставшиеся окружили москалей.

– Шапку сними, – тихо, но настойчиво потребовала коротко стриженная женщина у Красовского, – в нормальных странах шапки в помещениях снимают.

– А уже все нормально со страной, да? – недоверчиво поинтересовался Красовский у женщины, косясь на огромный портрет Степана Бандеры над входом. – А вам, кстати, не надоело всем Бандерой в морду тыкать? Вы же знаете, как к нему относятся на востоке страны, в России? Был у Познера в программе Кличко, и Познер ему задает вопрос…

– Про гомиков? – с понимающей ехидцей спросил в ответ полнеющий хлопец, похожий на прижившегося в доме стареющей купчихи дьячка.

– Гомики в России уже не в моде – о Бандере. И о ветеранах УПА, которых хотят уравнять в правах с партизанами.

– Я однозначно считаю ветеранов УПА героями, боровшимися за независимость Украины, – по-хозяйски протискивался сквозь толпу невысокий, комиссарского вида юноша – Юрий Ноевый, партия «Свобода». – А вы лучше поинтересуйтесь, где был Степан Бандера с 1941 по 1944 год. В фашистском концлагере.

– Ну или посмотрите, – подхватил комендант Карась, – с кем воевали части УПА на западе Украины до 1944 года? С Красной армией? А откуда она там взялась в эти годы? УПА воевала с вермахтом.

– Если Бандера герой, то Богдан Хмельницкий кто? – не отставала Ксения. – Тоже герой?

– Герой.

– Он же говорил, что Украина навеки с Россией? Я думала, теперь будут его памятники валить.

Из разноголосых возмущенных реплик стало очевидно, что снос памятников гетману не входит в список первоочередных дел собравшихся в зале.

– Хорошо, ребят, – поправляя поминальный венок, встряла в общий гомон Собчак, – давайте не о прошлом, а о будущем. Вот когда вы придете к власти, кто для вас будет идеальной фигурой на пост президента?

У входа в Дом профсоюзов стояли примелькавшиеся уже за пару дней подростки в камуфляже.

– Доброго ранку, можна українською? – седой бодрый человек по-хозяйски вышел из здания.

– Та ради бога, будь ласка, тільки тоді без диктофона, бо в редакції в Москві все одно не зрозуміють.

– Ну дуже гарно. Я – Степан Iванович.

Степан Кубив был заместителем председателя комитета Верховной рады по финансам и банкам, а когда народ пришел на Майдан и остался, был делегирован оппозицией координировать жизнь нового огромного города в городе. Кубив и был тем самым комендантом Майдана, о котором говорил Порошенко.

– Сколько стоит Майдан?

– В среднем, наверное, пятьдесят-семьдесят тысяч долларов в день.

– Это спонсорские деньги? Партии?

Фото: Владимир Шуваев
– Ну, скажем так, это тысячи разных доноров. Тут есть компании, которые привозят еду. Помните, был день, когда тут одновременно оказался почти миллион человек и нужно было хотя бы половину из них обеспечить едой. Мы тогда приготовили пятьсот тысяч порций горячего.

– Это что ж была за еда?

– Гречка с сардельками. Все на кухне Дома профсоюзов приготовили. Восемьдесят поваров-волонтеров. Дрова другие компании привозят, мусор вывозят еще одни.

– Слушайте, ну я никогда не поверю в самоорганизацию тысяч независимых компаний и людей.

– А вы поверьте, – Кубив спокойно шел по огромной площади и по-свойски пожимал руки идущим ему навстречу поселенцам. – Привет, слушай, сбегай мне за сигаретами. В такой красной пачке, знаешь?

– А охрана? Медицина?

– Волонтеры. Медиков сейчас пятьсот человек, охраны – побольше. Вон ребята стоят.

– Это ж дети совсем.

– Ну какие они дети? Восемнадцать-двадцать лет, уже в состоянии сами решать, в какой Украине им жить.

Кубив и Красовский стояли на смотровой площадке. На казавшейся с высоты игрушечной сцене в очередной раз заголосили западенские попы: «Отче наш, що єси на небесах, нехай святиться ім’я Твоє». Площадь запела вместе с ними.

За три месяца противостояния вместе с единой – пока еще неведомой – украинской нацией на Майдане начала зарождаться новая христианская вера. В начале революции в стенах принадлежащего украинскому патриархату Михайловского собора укрылись от «Беркута» протесту­ющие студенты, потом там же был развернут госпиталь. Пока в Киево-Печерской лавре, подчиняющейся Москве, привычно торгуют иконами и крестами, в незалежном соборе будут перевязывать, оперировать и отпевать убитых. Как ни крути, а моральная победа независимой православной церкви над Москвой пока была, возможно, главной победой над Россией в этой маленькой войне.

При расставании Кубив вручил Красовскому визитку: «А вообще я финансист, имейте в виду. Я по банкам специалист, а не по протестам».

Дорога

Фото: Владимир Шуваев
Фото: Владимир Шуваев
Над самолетом масляной лампадой мерцал расплывшийся огрызок месяца, украденного когда-то в этом самом месте проклятым чертом. Лениво раскинувшись в кресле Bombardier, присланного за ней учтивым харьковским мэром, Собчак подзуживала своего спутника:

– Ну что, Красовский, это тебе не у нищеброда Прохорова работать. Когда за тобой джет посылали?

– Ну, один раз не посылали, а давали. Я тогда летел перед избирательной кампанией в Куршик к хорошим людям посоветоваться. Но вот так, чтоб в гости – нет.

На заднем кресле стюардесса лениво листала журнал.

– Слушайте, – обратился к ней Красовский, – а я вот когда сюда влезал, видел там при входе фрукты в пленочке.

– Ой, да, – оживилась стюардесса, – предложить вам?

– Ну конечно, – включилась в разговор Собчак. – Может, у вас еще и шампанское найдется?

– Найдем, – ответила стюардесса, доставая из тумбочки бутылку розового «моэта». – Только попрошу пилота открыть.

– Жулики, все-таки дикие жулики, – прошипела Собчак.

– Да, я вообще никогда не видел, чтоб в джетах приходилось выпрашивать хавчик, – ответил Красовский. – А еще ты заметила, что они постоянно врут? Когда русский врет, ты точно знаешь, что это вранье, а у хохлов это суть существования. Не объегоришь москаля, он тебя пустит на сало.

Тем временем самолет плавно плюхнулся на харьковскую взлетку.

К двум слегка дрожащим от ночной прохлады фигурам подкатил тонированный внедорожник размером с самолет. Огромные бритые люди выскочили из машины, подхватили чемоданы и галантно распахнули перед гостями двери. Джип сорвался с места и умчался в ночь, в едва угадыва­емую за темными стеклами лесопарковую зону.

– Куда они нас везут, – подумала Собчак, от ужаса и усталости забыв поставить в конце вопросительный знак.

– Геннадий Адольфович велел отвезти вас на источник, – не оборачиваясь, произнес с водительского сиденья ясновидец с бритым затылком.

– Какой источник? Сейчас два часа ночи.

– Шеф вас там уже ждет.

Как сообщает Super.ru, стоимость рекламного поста в Instagram Собчак стоит 200 тыс. руб., а если клиент готов пойти на сотрудничество без оформления необходимых документов, то публикация обойдется дешевле и при этом телеведущей "не придется вести отчетность по сделке".

Налоговой отчетностью Собчак заинтересовался депутат Госдумы Роман Худяков, который обратился в ФНС. "Я написал депутатский запрос, в котором довожу до их (налоговиков) сведения информацию о нелегальном размещении рекламы в соцсети Instagram Ксенией Собчак. В результате подобных неправомерных действий бюджет России несет значительные убытки. На основании этого я прошу проверить деятельность телеведущей на предмет соответствия Налоговому кодексу России, – цитирует Худякова Lifenews.

Если Собчак не представит в налоговую декларацию о своих доходах до апреля следующего года, ей грозит штраф в 40% от суммы неуплаченного налога.

По словам самой телеведущей, она пользуется упрощенной системой налогообложения, которая предусматривает отчисления в размере 6% от суммы дохода.

Ксения Собчак на протяжении семи лет входит в список 50 главных российских знаменитостей по версии журнала Forbes. За 2013 г. она задекларировала доход в $1,4 млн, при этом двумя годами ранее телеведущая заработала почти $3 миллиона.

Ее уже не в первый раз подозревают в уклонении от уплаты налогов. В июне 2012 г. в ходе обыска по "болотному делу" у телеведущей изъяли более €1 млн, $522 тыс. и 480 тыс. руб., хранившиеся в конвертах в домашнем сейфе. Однако тогда фактов уклонения Собчак от уплаты налогов не нашли.

Обсудить на Facebook

— Это ваше все? – спросила Собчак.

— Наше. И хотим сейчас еще немного докупить, — Паша махнул рукой куда-то в сторону Чуфут-Кале.

— И это все имеет смысл? — удивилась Собчак. — Кому-то нужны эти ваши вина?

— Посмотрите, какая почва. Это же известняк. В этих широтах, когда не слишком жарко или холодно, такие почвы есть только в Бургундии. Крым — место, где могут и будут делаться настоящие великие вина.

— А как же вы все это поливаете тут? Воду-то вам хохлы отключили, говорят, — зевнул Красовский.

– А винограду вода не нужна. Чтобы получилось настоящее вино, лоза должна мучиться. Она должна сквозь этот камень пробиться и сама дойти до воды.

— Вот так же и русский человек, — вздохнул Красовский. — Если не пострадает, так дрянью и помрет.

— А тут, глядите, мы сделаем ресторан.

Между виноградниками на холме шла стройка.

— Думаете, сюда будут ездить? — удивилась Собчак.

— Еще как. Я вам гарантирую, что через пару лет тут будет Мекка экотуризма.

— А сейчас где бы нам перекусить? — оглядываясь по сторонам, спросил Красовский.

— Ну поехали уже в Севастополь. Там отличное есть место.

На летней веранде под раскидистыми платанами сидели несколько человек.

— Это, кстати, наши коллеги, — сказал путешественникам Швец. — Владельцы компании Esse, тут это главный производитель нормального вина.

— Ой, Ксения, Антон, это вы? — удивилась симпатичная блондинка.

— Вы и меня знаете? — ошарашенно спросил Красовский.

— Ну конечно. Мы все время читаем ваши репортажи. Я Марианна.

— А давайте мы тогда к вам подсядем, — предложила Собчак. — А вы нам заодно и расскажете, как у вас все устроено.

— Прекрасно, — улыбнулся седоватый качок. — Я, кстати, Руслан.

— Руслан у нас несогласный, — хихикнул Швец.

— Как у вас бы сказали — майданутый, — продолжал улыбаться Руслан.

— Ну это я уже по улыбке понял, — подозрительно прищурился путинист Красовский. — Наши люди просто так не улыбаются. Ну рассказывайте, почему вы нашего Путичку ненавидите?

Руслан: Да не ненавидим. Просто мы хотели, чтобы он у вас остался.

Собчак: Ну и что, вам плохо будет? Теперь вот вы в России, у вас бизнес больше.

Руслан: Мы, в принципе, в Россию продавали, и проблем не было никаких. Но при этом у нас был рынок Украины, который в перспективе имел даже больший потенциал развития. Хотя, конечно, потребителей в Москве и в Питере больше, просто по количеству и по богатству. Но с точки зрения национальной преданности у украинцев это больше развито. То есть в Москве, что бы мы ни рассказывали, будут пить Италию, Францию в большинстве случаев.

Собчак: То есть вы против России голосовали.

Руслан: А мы вообще не ходили. Референдум-то нарисованный был. Смысл ходить? Мы, наоборот, попытались собраться, 20 человек с украинским флагом. Ну нас побили жестоко. Вот, например, мы майдановцы, и есть условный лагерь антимайдановцев. Ни те ни другие реальности не знают, но мы мечтаем о чем-то. Наша мечта — это права человека, право выбора, право собираться на митингах, право доступа в интернет, чтобы никакой сука Колесниченко мне не перекрыл сайт. Право перемещаться по миру. Это вот, для меня это ценность. Это мечта, это будущее. А какая мечта у Антимайдана?

Красовский: Гарантированные пенсии в два раза выше.

Руслан: Это материальное.

Красовский: Материальная мечта — это нормальная мечта. Ее можно потрогать.

Собчак: Много людей, которые думают так, как вы?

Руслан: Мало. «Зомби» смотрела фильм с Бредом Питтом? Вот приблизительно так мы и живем сейчас. Ходим аккуратненько, не привлекаем внимания. Потому что, если ты побежишь, за тобой побежит толпа всех этих вежливых людей.

Красовский: Сейчас мы влетели в Крым, и это такое довольно унылое впечатление, скажем честно. Город Симферополь — это прямо печалька.

Собчак: То есть Антон хочет сказать, что, может быть, для Крыма будет лучше, что сейчас Путин. Любим мы его, не любим, но для него это новая игрушка. Он будет вкачивать сюда деньги, будет расти экономика. Мы летели — весь бизнес-класс забит чиновниками. Люди приезжают сюда что-то там мутить, шуршать. Может, все-таки лучше будет?

Руслан: Нам надо дать возможность. Не надо нам давать деньги. И Украине не надо давать деньги. Украине не надо мешать. Дайте возможность.

Собчак: Ну, вы же занимаетесь бизнесом, вы должны понимать в экономике. Вы понимаете, что сейчас Украина реально банкрот.

Руслан: Ребята, давайте скажем так: да, банкрот. Мы не будем разбирать, почему. Банкротство — это не конец жизни. Начинаем с нуля. Тяжело будет первое время, согласен. Антон, я хочу сказать, не все в деньги упирается. И не все в пенсию. Вот я даже так думаю: сколько я готов зарабатывать? Допустим, я зарабатывал миллион долларов. Готов я зарабатывать 200 тысяч долларов, но имея те ценности, те свободы, которые я перечислил? Вы знаете, готов.

Собчак: Большинство не готовы, понимаете?

Руслан: А это другой вопрос. Я понимаю, большинство. Особенно здесь, в Крыму, в восточной части Украины.

Собчак: Вы обсуждали, что дальше делать?

Руслан: Уехать мы не можем. Потому что виноградники не выкорчуешь, никуда не пересадишь. Мы остаемся. Сейчас у нас вопрос, что нам делать — получить вид на жительство, то есть отрекаться от гражданства российского? Это облегчит выезд за границу, но, с другой стороны, мы понимаем, что часть ограничений уже есть в законодательстве России. Владеть сельхозземлей иностранцам нельзя, допустим. Ну, это полбеды, это можно скинуть на родственников, создать компании. Вопрос в другом: мы не знаем, как сейчас будет ситуация разворачиваться дальше, в горячую фазу переходить.

Собчак: Ну и что вы решили с паспортами?

Руслан: Мы склоняемся к виду на жительство. То есть я не знаю. Я сам русский. Я родился в Симферополе. Мариша родилась в Севастополе. В принципе, по культуре мы все равно русские. Но мы из-за всей этой аннексии стали какими-то националистами украинскими. Хер его знает, как так получилось.

Красовский: А с чего все началось?

Руслан: Чалый здесь собрал 10 тысяч горлопанов, действительно реальных, но мало что понимающих.

Красовский: Чалый — уважаемый мужик?

Руслан: Он реально уважаемый человек. Он не подлец, как многие, кто рядом с ним стоит. Он собрал 10 тысяч народа. То, что это люди-зомби, но они искренние зомби, тоже реально. Я не буду говорить, что они пришли за деньги, не буду обманывать.

Марианна: Нет, они не проплаченные.

Руслан: Эти 10 тысяч человек — да, они были искренние. Но это не та энергия, понимаешь? Все-таки для меня Майдан — это положительная энергия, это энергия вверх. А эта энергия вниз, это некрофилия, это кладбище, это «будем охранять могилы наших отцов и дедов». Это не будущее, это прошлое, понимаешь? Поэтому без «зеленых человечков» эта энергетика бы рассосалась, растворилась.

Красовский: Вот вчера понимающий человек Кашин опубликовал такую фоточку в твиттере, скриншот с его телефона. Типа: «Мне звонили три человека — Тимур Олевский с “Эха Москвы”, известный борец за, так сказать, независимость Украины. И два неопределенных номера». И я вижу, что один из этих номеров — это куратор юго-востока.

Собчак: Вот этот Саша?

Красовский: Саша, да. И я пишу Кашину: «Кашин, а что ты можешь про Сашу сказать?» На что Кашин мне пишет: «Не буду тебе говорить, меня еще убьют». В итоге у всех ощущение…

Марианна: Гаденькое.

Красовский: Что ты делаешь что-то не то, да. У всех. Даже у тех людей, которые делают что-то правильно.

Марианна: На самом деле разница между Киевом и ситуацией здесь в том, что люди там не обливали Россию грязью. Никого Россия в этой истории с Майданом не интересовала по большому счету. Не про Путина была история. Мы, может быть, иллюзии строили на этот счет. Мы-то думали, что не про Путина, а на самом деле-то про Путина!

Собчак: Для него это блестящая возможность, помимо всего прочего, еще и показать, чем может закончиться любой бунт, любая революция. Теперь этим можно пугать еще три поколения.

Павел: Не, ну есть тоже вопрос такой. Реально ли те механизмы майдановские сработали? Есть пословица: революцию делают романтики, а благами ее пользуются подонки. Что будет дальше, тоже не совсем ясно, да.

Руслан: Вот у меня друг в Одессе производит шампанское «Французский бульвар». Он позвонил мне: слушай, как-то не поднимается рука не платить налоги. То есть я же понимаю, что страна в таком состоянии — надо платить. Раньше я бы просто скрыл их, оптимизировал.

Собчак: Такой патриотический настрой есть?

Марианна: В Киеве то же самое…

Павел: Вот, вы говорите, что я толерантен и осторожен, но тоже, понимаете… Смотри, какое небо!

Над столом фиолетовой густотой нависло южное крымское небо.

Небо накрыло бухту, поросшие белыми холмиками домов склоны. В небе плыли боевые корабли и прогулочные катера, мороженщица, экскурсоводы, гопники и менты. В небо воткнулся выросший из него же памятник погибшим морякам, в небе утопал весь этот благословенный поднебесный край. И только люди в камуфляже, вальяжно разгуливавшие по вымокшей в небе набережной, были чужие тут. С земли. С большой земли.

— А хорошие эти ребята винные, — задумавшись сказала Собчак, забираясь на катер.

— Давай напяливай, — Красовский всучил подруге теплый полосатый тельник. — Надо же как-то порадовать читателей традиционными колядками. Ты морячка, я моряк.

— Ой, Ксенечка, — улыбнулась монотонная экскурсоводша, — так вам идет. Такая честь для нас.

— О-о-о-о-о, Собчачка, — кричали вслед небесные гопники. — Сфоткайся с нами. Давай.

Но Собчачка не хотела фоткаться, она хотела поскорей спуститься с этих небес и вернуться на свою милую удобную и серую землю.

— Поехали, Красовский. У нас сегодня еще компьютерщик этот запутинский.

— И татарин антитатарский, — вздохнул Красовский.

Абдураимов: Хочу сразу поправить. Нельзя говорить, что татары выступали против.

Красовский: Ну «Меджлис».

Собчак: Они, собственно, и есть представители большинства.

Абдураимов: Ну, знаете, чтобы говорить о вопросах большинства и меньшинства, надо иметь статистику. А когда ее нет, это все субъективные оценки. Мы выступали за.

Красовский: И все же не представитель вашей организации, а Мустафа Джемилев из «Меджлиса» летал на встречу с Владимиром Владимировичем Путиным. Это значит, что для Кремля это знаковые люди, да?

Абдураимов: Очень просто. «Меджлис» является хоть и незарегистрированной организацией, но силой, влияющей на достаточное количество крымских татар. Понятное дело, зачем приглашать тех, которые и так свои, которые и так проголосуют, как подсказывает сердце?

Собчак: Смотрите, у «Меджлиса» огромные бюджеты, огромные вливания. Теперь для России, как мне кажется, очень важно заручиться вашей поддержкой, чтобы хотя бы какая-то часть крымских татар была на стороне российской интеграции. А вы сидите в этом очень скромном здании, у вас явно нету какого-то большого финансирования. У вас уже были какие-то предложения от русских?

Абдураимов: Ну, первые официальные контакты были.

Собчак: А через кого? С кем вы связывались?

Абдураимов: Давайте я вам не буду об этом говорить?

Собчак: С Александром? С Сашей, наверное?

Абдураимов: Ну, я этого не говорил.

Собчак: Хорошо. Представьте, что вам нужно завтра выступить на каком-то митинге или на телевидении и очень кратко объяснить людям, почему татарам будет лучше с Россией, а не с Украиной. Что бы вы могли коротко и ясно для народа сказать?

Абдураимов: В Российской Федерации и в возрождаемом новом проекте, в Евразийском союзе, живет более 90% наших кровных братьев-тюрков. Татары, башкиры, калмыки, балкарцы и так далее. И появляется возможность более тесных интеграционных моментов в поддержке друг друга. Если в Украине нас, тюрков со всеми диаспорами, было до миллиона, допустим, то сейчас будет более 20 миллионов.

Красовский: Уже 20? Тюрков-мусульман? В России?! Кошмар какой!

Собчак: Антон! Что за... вообще?!

Абдураимов: Потому что это не только ваша страна, но это и наша страна.

Собчак: А то, что Россия более авторитарное государство, чем Украина, — это не смущает?

Абдураимов: Нет, не смущает. Наш народ, который прошел огромные испытания и прожил в разных режимах, в том числе и в Средней Азии, я думаю, внесет свой вклад в общую, так сказать, демократизацию.

Собчак: А с чего это в демократизацию он внесет вклад? Вы всегда жили при авторитаризме.

Абдураимов: Но при этом мы умели решать вопросы. Я могу сказать, что мы, не имея никакого государственного управления, сумели самоорганизоваться и «на выселке» в виде национального движения крымских татар, и на сегодняшний день.

Красовский: Странно говорить об этих 20 миллионах тюркоязычных россиян, когда у вас под боком 60-миллионная Турция. Огромная страна.

Абдураимов: Мы это тоже присоединим к авторитарной России и объединим весь тюркский мир одной страной, которую мы называем Тюркским союзом, а другие называют Русским миром. Я вам еще раз говорю, это не только ваша страна, это наша страна в том числе. И мы от своей страны никогда не откажемся.

Собчак: Послушайте, в этой стране, в которую вы вернулись…

Абдураимов: Не «в этой стране». Это наша страна. Мы вернулись в нашу страну.

Собчак: ...В нашей стране вы должны знать, что сейчас очень сильна нелюбовь к чужакам.

Красовский: Поверьте мне, Киев в миллиард раз более интернационалистический город, чем Москва. То есть в Москве прямо в метро бьют черных.

Абдураимов: Понимаете, в чем дело… Есть проблемы, но все проблемы решаемы. У нас, у тюрков, есть пословица: есть только одна проблема, которую не может решить человек, — это его смерть. Мы надеемся, что сумеем решить свои главные проблемы — восстановить доброе имя, вернуть 100 тысяч наших соотечественников, застрявших «на выселке» в Средней Азии, которые никак не могут вернуться. Обустроиться здесь более-менее, для того чтобы выполнять главную миссию человека — плодиться и размножаться.

— Поехали, говорю, — и Собчак затолкнула приятеля в микроавтобус.

Поворот, другой, какое-то дерево, забор. «Где тут прокуратура?» — шофер бесконечно высовывался из окна, не находя дороги.

— Да что ж вы ничего не знаете, — начала возмущаться Собчак. Вы ж местный.

— Я севастопольский, а Симферополь — вообще другой регион, — обиделся водитель. — Вон туда, наверное, надо идти.

У здания через дорогу толпились люди, ворота охраняло пятеро мужчин в камуфляже.

— За мной, — скомандовала Собчак, и Красовский с фотографом покорно побежали за ней.

Увидев Ксению, вежливые люди распахнули ворота.

— Этих тоже пустите, это со мной, мы к Поклонской, — закричала Собчак, и всю группу нелегальных папарацци безропотно пустили на территорию самого охраняемого объекта Крыма.

В здании был еще один пункт охраны.

— Куда идти, знаете? — не потребовав никаких удостоверений, спросил вежливый мужчина.

— Нет, — честно ответила Собчак. Вежливый мужчина растерянно захлопал глазами. Видимо оттого, что и сам не знал дороги.

— Та вам на третий этаж, — крикнула какая-то женщина из коридора. — Поднимайтесь и налево.

Через две минуты диверсионный отряд был уже в приемной прокурора Крыма.

— Ой, — вскочила из-за стола немолодая секретарша. — Это все-таки вы.

— Ой, а как вы сюда прошли? — вскочил с дивана модельной внешности качок с кобурой на боку.

— Мы только от министра туризма, мы вот делаем репортаж, нам очень надо встретиться с Наташей, — залепетала авантюристка Собчак, Красовский тем временем стыдливо переминался с ноги на ногу у двери.

— Ой, ну я не знаю, — сказала секретарша. — Мы сейчас доложим, подождите в зале для совещаний.

— Телефоны только положите вот сюда, в корзинку.

В зале для заседаний стоял огромный овальный стол лакированного дерева, за пустотой стола равнодушно наблюдал висевший на скучной стене портрет президента Путина.

— Ой, Это действительно вы, — в зал вошла невысокая красивая девушка из интернет-роликов. — Так это все-таки, значит, вы звонили?

— Я?! — удивилась Собчак.

— А это разве не вы звонили несколько дней назад?

— Нет, наверное это были пранкеры, я не звонила.

— Панкеры? — удивилась Поклонская.

— Да нет, пранкеры. Это люди, которые звонят чужими голосами или просто специально нарезанные записи ставят и разводят.

— Ну все равно, — недоверчиво посмотрела на Собчак наша няша, — надо с Москвой связаться. Я без разрешения Генеральной прокуратуры не могу давать интервью. Наталья Федоровна, — обратилась Поклонская к строгой неулыбчивой женщине, отработавшей, судя по виду, лет 25 замначальника женской колонии по воспитательной работе, — надо позвонить в Москву.

Женщина, неодобрительно поглядев на москвичей, фыркнула и вышла.

— Ну пойдемте пока ко мне, без записи-то мы можем поговорить, — обрадовавшись редкой возможности остаться без присмотра, сказала Поклонская.

— Наташ, а клип-то вы сегодняшний видели? — по дороге поинтересовался Красовский.

— А что-то новое появилось? — испуганно спросила девушка.

— О, жутко смешное, — обрадовалась возможности развлечь строгую публику Собчак. — Где у вас тут есть интернет?

— Да вот в приемной и есть.

— А мы уже завели, — неожиданно улыбаясь сказал красивый качок. В компьютере заиграла знаменитая теперь композиция «Няш-мяш, Крым наш». Секунд через сорок Поклонская заплакала: «Какая гадость».

— Наталья Владимировна, — успокоил ее красивый качок, — финал будет очень хороший. Добрый финал.

— Да? — моментально успокоилась Поклонская. — Ну, досмотрим. В финале обнимались две круглых человечка, украинский и русский. — И вот сейчас, — неожиданно посмотрела Поклонская на портрет Путина, — этот жовто-блакитный пузырь лопнет.

В приемной повисла тишина.

— Ну пойдемте у меня посидим, пока Наталья Федоровна в Москву звонит.

Краем глаза Красовский увидел, что Собчак схватила из корзинки свой телефон и украдкой сделала пару кадров.

На фотографии, без спроса сделанной Ксенией Собчак на мобильник, Наталью Поклонскую можно видеть лишь на экране компьютера в ее приемной

В кабинете гостей ждало все то, что встречает посетителя в любом русском начальственном присутствии: безвкусная, купленная с двойным откатом помпезная мебель, полутьма тяжелых пыльных штор и улыбающийся Путин на полках, уставленных книгами, которые не собирался читать не то что покупатель, но и продавец.

— Вы знаете, — юркнула маленькая Поклонская в огромное кожаное кресло с пуговками, — я на самом деле так рада, что могу с вами познакомиться, Ксения. И так жалко, что вы вот свой визит не согласовали. Надо было просто прийти, вот завтра будет официальный прием, а там ко мне подойти. И все было бы по протоколу. А так…

В кабинет тихо вошла надзирательница, ставшая к пенсии пресс-секретарем, и молча отрицательно покачала головой. Поклонская испуганно поглядела на нее, потом на Собчак и тихо сказала:

— Ну без диктофона-то можно поговорить, Наталья Федоровна? Пожалуйста.

Злобно зыркнув на Собчак, женщина вышла за дверь. По выправке было видно, что званием Наталья Федоровна никак не меньше комиссара госбезопасности.

Поклонская продолжала восхищенно рассматривать Ксению Анатольевну. Еще вчера главная знаменитость, встречавшаяся на ее пути, был Николай Гнатюк на концерте в честь Дня милиции, и вот Собчак у нее в кабинете умоляет об интервью. Еще чуть-чуть — и она станет плакать, как и все крымчанки, умоляя об этом. Поклонская не верила, что она не во сне.

— А правда, что про вас говорят, — встрял во встречу звезды и поклонницы Красовский, — будто на вас как-то жестоко напали, потому что вы поддерживали какое-то обвинение.

— Ну не совсем все было так. Я действительно обвиняла преступников из группы «Башмаки».

— Это какие-то жуткие бандиты ваши, — оживился Красовский.

— Ну это очень серьезные люди, — задумчиво ответила Поклонская.

— И не боялись? Такая хрупкая девушка, — начала по традиции располагать к себе Собчак.

— Боялась только за ребенка. И тогда дочь ходила с охраной, и сейчас. Привыкла уже.

— А как вы вообще стали прокурором Крыма? Как так случилось? — Красовский покачнулся на кожаном дорогущем кресле.

— Я работала в Киеве в генпрокуратуре. Но сама отсюда. И вот когда начались все эти события на Майдане, когда в Киеве начали на каждом углу кричать эти бандеровские лозунги, мы сидели в соседнем здании с «Беркутом». И я видела, как их кидают на вооруженную толпу фашистов безо всякого оружия. Они говорили: ну дайте нам автоматы, дайте. А им не дали. И бросили просто как пушечное мясо.

Вот так я и решила вернуться.

А потом я сидела на большом совещании в Генпрокуратуре, и выступал такой Мазур, я, знаете…

На этих словах дверь в кабинет распахнулась и на пороге нарисовался серьезный, строгий человек в дорогих очках и сером костюме. За его спиной подпрыгивала повышенная до пресс-секретаря замначальника колонии.

— Наталья Владимировна, на два слова, — тоном, не предполагающим возражений, сказал мужчина. По всему было видно, что в этом здании главный человек — он, а совсем не она.

«Ну все, сейчас обвинят в госизмене и грохнут под Джанкоем», — подумал Красовский, вжавшись в катающееся откатное кресло.

— А в чем, собственно, дело? — заверещала Собчак. — Мы просто сидим, разговариваем. Без диктофона. Никакого интервью.

— Значит проверить, чтоб не было никаких файлов, почистить все носители, все телефоны и проводить до периметра, — невежливо распорядился мужчина в сером костюме. Вежливые качки в приемной виновато выстроились вдоль стен.

Так — вместе с невежливым мужчиной в сером — Россия ворвалась в крымские каникулы наших друзей. Вместо улыбок, извинений, девичьего интереса на пороге стояло что-то холодное, невежливое, безответное, сулившее лишь страх и безнадежность.

— Понимаете, — завел потом за угол Собчак с Красовским качок-провожатый, — просто за Натальей Владимировной охотятся, поэтому такая строгость. Вы уж нас извините.

— Проводите за ворота, — обратился он к какому-то человеку в камуфляже.

— Ой, Ксенечка, а можно с вами сфоткаться? — обрадовался мужчина.

— Какой сфоткаться?! — заорал на него качок. — Вывести немедленно.

— Да подожди ты, — отмахнулся камуфлированный. Я без фотки ее не отпущу. Сделав пару селфи, человек вывел шпионов за оцепленный периметр и только там уже вздохнул: «Ох, из-за вас уже заставили всех 50 раз отжаться. Ну хоть фотку сделал».

Он развернулся и размеренной походкой старого отставника вернулся в этот дом, где в дубовом кабинете осталась сидеть грустная девушка небесной красоты. Которую, как и весь этот поднебесный мир, ждало такое земное и такое неведомое будущее.

победитель Золотого Глобуса - хорошо или плохо - не знаю... вот послушав как он говорит с Собчак можно понять что он за личность умен или нет и тогда решиться смотреть его фильм... - но в условиях когда нас Запад давит санкциями и хвалит наше кино - нет большой радости от такой победы - а вдруг они хвалят то что нам в ущерб - а мельком видя фрагменты фильма я не увлекся - мрак каких-то преступных боссов меня охладил да и надоедный жанр триллера (сколько можно про выстрелы и криминал смотреть?) - не вдохновляет... автор говорит что это "горькая правда для того чтобы понять что дальше так жить невозможно" - и это не увлекает - мало видеть дураков в жизни и мало видеть все время про них по телевизору - но еще и об этом же художественный фильм... - мне нужно искусство по формуле Пушкина - чтобы автор мог бы про себя сказать что "чувства добрые я лирой пробуждал"...и конечно не согласен я что народ заслуживает правителя который правит - разве можно говорить что бедные украинцы заслуживают такого ничтожного и тупого мэра Киева как Кличко? он так много наговорил глупостей - что выходит книга "Ляпы Кличко" и сам же ее выпускает!? нет конечно это народ стал жертвой революционного захвата власти дураками...

Портал LifeNews накопал информацию, что дебют Собчак в одном спектакле обошёлся бюджету в 360 тысяч рублей. Деньги прошли через Минкульт, который так ненавидит Ксения, но, видимо, желание заработать у неё стоит выше оппозиционных настроений.

Но дело не в одной Собчак. Подобные ей общественные деятели, как «оппозиционные», так и «патриотические», на самом деле плевать хотели на идеологию.

Они неискренни. Все их вопли, причём с обеих сторон баррикад, продиктованы только одним – срубить бабла. Бабла бюджетного, народных денег, которых так не хватает на строительство больниц и лечение людей, на детсады, школы, на оснащение лабораторий и создание нужных нам производств. На строительство дорог и восстановление коммунальных структур.

Давайте признаем честно, качество жизни большинства россиян далеко от идеального. Трубы текут, на дорогах ямы, зарплаты за МКАДом – слёзы. Мы собираем средства по телевизору на лечение детей, и даже наша нефтянка зависит от технологий Запада.

И вот вместо того, чтобы тратить деньги на решение действительно важных проблем, мы платим Ксении Собчак сотни тысяч за её выступление на сцене. Ладно б еще Собчак, она хоть никогда не орала, что любит Родину, и вообще собирается свалить к маме в Монако. Но ведь и «патриоты» не лучше.

На воспитание патриотизма выделяются ещё большие средства. Все эти нашисты, антимайданщики дерутся на смерть за бюджетную копейку. Чего только не выдумывают.

Например, вот как «патриоты» отрабатывают выделяемые им деньги. Сначала одна группа проводит акцию по повышению рождаемости, затем другая – встречное мероприятие по раздаче средств контрацепции.

Пятилетняя девочка ходит среди «патриотического» стада, валяющегося с голыми задницами на Селигере, и раздаёт презервативы. Ещё раз: пятилетняя девочка. На Селигере. С презервативами.

Я даже не знаю, что гаже: сценические потуги Собчак или холуйские акции Потупчик в прошлом. Для меня и то, и другое – мерзость. И хуже всего, что деньги на всё это – наши с вами, бюджетные.

Я не знаю, как бороться с оппозицией. Я не знаю, как привить гражданам любовь к своей стране. Но я знаю точно, что до тех пор, пока на дорогах будут ямы, а на лечение детей будут собирать средства через телевизор, хорошо жить мы не станем. Ни выкрикивая оппозиционные лозунги, ни целуя взасос российские триколоры.

Впрочем, может быть, я и зря злюсь, и бюджетные деньги тратятся у нас правильно. На Собчак, на нашистов – в общем, на презервативы. Но мне такие траты кажутся несправедливыми и некрасивыми.

Лена Миро